Когда я была маленькая, у нас в туалете всегда лежала такая странная вещь под названием "Роман-газета" - для душевного просветления. Сброшюрованная газетная бумажка формата А4 вполне газетного качества , но с обложкой, на которой даже был портрет автора в квадратике снизу, а внутри, как следует из названия, был его роман. Эту вещь выписывали (если удавалось) многие интеллигентные люди в надежде, что вот в этом году там возьмут и напечатают что-нибудь замечательное, чего нигде больше не будет. Случалось, печатали - такой номер изымали и бережно хранили, давая почитать под честное слово, а иногда и переплетали. Все остальные ужасы советской литературы попадали в туалет - поэтому я теперь такая умная. Один Юрий Бондарев в зените своей славы стоит, скажу я вам, всех ваших Мураками с Коэльями. Фраза "он жадно целовал ее в прохладные зеркальца зубов" осталась со мной на всю жизнь. Может, я ее слегка перевираю за давностью лет, но зеркальца зубов там точно были, и я помню, как, несмотря на свою сомнительную в этот момент позицию, нервно провела по верхней челюсти пальцем, боясь обнаружить там этакое безобразие.
На самом деле у меня и в мыслях не было рассказывать про роман-газеты. Это у меня день такой мутный, мысль бродит, как коза без привязи. Я всего навсего хотела сказать, что среди прочих в туалете побывал убийственный роман не-помню-кого, посвященный жизни рабочей династии некоего крупного металлургического комбината. Главного положительного героя там звали Борис, он был инженер и любил смелую интеллигентную женщину, которая ушла от него к инженеру должностью повыше и возрастом постарше. Интеллигентная женщина догадалась о своих чувствах к инженеру постарше по тому, что они зачем-то сидели то ли на какой-то траве, то ли на пляже, он раздавил ей на коленке муравья, и "место это горело еще часа два" - не от того, что муравей успел укусить, а от прикосновения его мужественного зрелого пальца (в те времена я не догадывалась, что вся эта история говорила не об извращенных представлениях автора о жизни, а исключительно о его возрасте).
То есть, и про это я рассказывать совершенно не собиралась. Я просто вспомнила, что удивительный этот роман носил эффектное название, каких теперь не делают:
"И это называется будни". И что я вспомнила это название, получив сегодня от несчастного переводчика, бьющегося над очередным шедевром, переведенным на английский французской ключницей, такое сообщение:
Oleg 21.07.2007 19:14: нет, ну просто не могу удержаться. (фр) le panne seche (остановка автомобиля из-за отсутствия горючего в бензобаке; в данном случае самолета) - (англ) dry pan. доллар за слово за такие переводы! :) и 10 стр. в неделю! ;) надо это втолковать ХХ, правда?
============================================
Update:
za6ava любезно предоставила цитату про зеркальца в неискаженном виде:
"Семнадцать или восемнадцать?" — сосчитал в уме Никитин, нечетко помня счет от десяти, а она, улыбаясь влажными зеркальцами зубов, перегнулась к краю постели, взяла его ручные часы, положенные им в изголовье на стуле, отметила на циферблате ноготком три деления за цифрой пятнадцать, педантично отсчитала, точно ученику на уроке математики в школе:
— Also, funfzehn, sechzehn, siebzehn, achtzehn. — И, придавливаясь виском к его виску, воскликнула со смехом притворного испуга: — O, mein Gott, ich bin so alt! Eine richtige Gro mutter! Verstehst du mich? (нем. — Вот, пятнадцать, шестнадцать, семнадцать, восемнадцать. О господи, я такая старая! Настоящая бабушка! Ты меня понял?)Кстати, это была первая книга, где я прочитала безумное утверждение, что "женщину нельзя изнасиловать, если она этого не хочет". Поскольку я росла в достаточно неблагополучном рабочем городе и примерно знала, что почем в этом вопросе, такая заява повергла меня в легкий шок. Поскольку по сюжету ее делала немка, пребывающая в оккупированной Германии, гений Бондарева заиграл передо мной новыми красками.