A Life of Near Misses

Приснилось, что мы с каким-то симпатичным археологом раскопали разбитую на мелкие квадратные куски здоровенную античную фреску. Нас только двое в большом раскопе. Жарко, земля сухая.

Археолог говорит, что, мол давай ее сложим. Я пугаюсь, говорю, что надо бы все заснять, описать и много чего еще, но он отвечает, ладно, брось, под мою ответственность.

И мы бесконечно долго, кисточками расчищая каждый кусок и очень аккуратно его вынимая, прямо на отвале складываем фреску, как мозаику. Наслаждение почти эротическое.

Сложили! Все до единого куска на месте. Получилась грубоватая, но очень яркая картина - бегущий воин с копьем и щитом. Большая, метра два с половиной в длину. Мы молча, в восхищении ее рассматриваем.

-- Здорово, - говорит археолог, - ну, ладно.

И начинает перемешивать куски. Просто месит их двумя руками, вместе с землей. Он и с ужасным звуком стукаются друг об друга, вываливаются вниз, в раскоп, разлетаются по отвалу.

-- Ты... ты... что... - задыхаюсь я.
-- Ну, - отвечает он и смотрит на меня осуждающе, - мы же сложили, другим тоже будет интересно.

Да что ж это такое, сегодня опять проснулась на Изречении. Взяла привычку просыпаться ровно в тот момент, когда некто говорит ко мне голосом усталым и значительным настолько, что один звук его с библейским размахом закрывает любую предполагаемую дискуссию. Видимо, я и просыпаюсь-то раньше времени, ошеломленная такими эффектами.

Сегодня Голос сказал мне следующее: "Ты что, не понимаешь, что, пока ты здорова, к врачу идти нельзя?! Любой врач - как пьяный сантехник! Сломанное, может, и починит, но целое точно сломает".

Вот так вот. Главное, ровно в тот момент, когда я, ощутив холодное дыхание немощной старости, принялась, наконец, искать врачей-людей и любовно складывать их в телефонную книжечку.

Приснилось, что я впала в глубокую депрессию и попала в психушку - какую-то весьма приличную, с отдельными палатами и белыми простынями на мягких кроватях, и явно не у нас в стране. Причем лечит меня не психиатр с уколами, а психотерапевт с беседами и редкой-редкой незлой таблеточкой. Такой видный аккуратно одетый и причесанный мужчина, почти хлыщеватый.

Про простыни и кровати я упомянула не просто так - у нас с психотерапевтом начинается бурный роман, и время, отведенное на мое лечение, мы по большей части проводим, валяясь в моей постели. Терапевт оказывается ветераном какой-то "маленькой" войны, типа их Вьетнама или нашего Афганистана, и у него, на самом деле, уже давно сумбур вместо психики. И вот, очень быстро почти все наши разговоры сводятся к тому, что он рассказывает мне о своих травматических переживания и о том, что они делают с ним сейчас, а я советую ему, как с этим справляться, если могу, или просто утешаю, или, на худой конец, ищу какую-нибудь тему, чтобы отвлекла его на подольше, все такое.

И вот, в определенный момент, меня посещает мысль, что меня, кажется, имеют, - в плохом смысле, в хорошем-то ладно.

-- Эт-т-та, - говорю я ему, - я чего-то не пойму, кто из нас кого лечит? Я ведь, кажется, вашей конторе деньги плачу!
-- Ну да, - отвечает он, красиво потягиваясь на белой подушке, - и результат, между прочим, налицо.
-- Чего?!
-- Ну, тебе же стало лучше? Посмотри на себя в зеркало! - он даже привстает и поворачивает мою голову так, чтобы ее видно было в зеркале на стене. Из зеркала на меня смотрит довольная румяная рожица, хотя и с несколько злобным, на данный конкретный момент, выражением.
-- Но... методы... методы...
-- А что методы? У меня достаточный вес в научном сообществе, чтобы я мог сам выбирать методы лечения. Во всяком случае, пока они действенны. И кстати, - тут он падает обратно, глядя на меня с игривым огоньком в глазах, - мне это очень обидно слышать. Представляешь, что такое для меня такое агрессивное недоверие - после всего, что мне пришлось пережить?..

Приснилось, что случился какой-то социальный катаклизм, но мы с друзьями и близкими, плюс еще какие-то люди, всего человек 30, очень хорошо устроились: живем на каком-то изрядном куске земли, с большой усадьбой, в подвалах которой есть еще изрядно жратвы, огородили территорию, разбили огродик и в ус не дуем. Ходим, правда, все время с оружием, но при этом общее настроение спокойнее и уверенней, чем сейчас. Мы сумели себя поставить в окресностях, и к нам никто не лезет - все знают, что лучше не надо.

И вот к нам забредает без спроса один человек - человек как человек, в реальной жизни мы с ним часто сталкивались по работе, причем относилась я к нему всегда с симпатией. Я иду куда-то, тащу в руке надоевший автомат, и как раз думаю о том, что можно бы уже отменить это обязательное перемещение с оружием, вдруг слышу шум, поворачиваюсь - и вижу, что Гриша догнал этого малого, сбил с ног, и стоит над ним, спрашивая, что он тут делает. Я захлебываюсь от злой радости, бегу к ним и тоже нависаю над лежащим (он напуган, но не очень, что-то пытается объяснить) так, чтобы он меня увидел. Он бладнеет и начинает ползти назад, толкаясь ногами - земля мягкая, ноги проскальзывают, он почти не перемещается.
-- Ну что, - говорю я, - привет! Я знала, что мы еще увидимся! - поворачиваю автомат прикладом вперед и снаслаждением представляю, как сейчас буду его бить, что говорить при этом, и какое у него будет лицо.
Гриша удивленно смотрит на меня, но при попытке гостя подняться подсекает его чуть резче, чем я ожидала, и моя злобная радость становится еще ощутимей.

Нет, бить я его все-таки не стала - даже во сне мое отвращекние к физическому насилию победило, я поняла, что не смогу, брезгливо отвернулась и просто сказала, что брать к себе мы его не будем, если он за этим пришел, пусть убирается, но запомнит, что в следующий раз будет хуже. Мне, в принципе, достаточно того звериного ужаса и того понимания, которое я вижу на его лице.

Человек, как я сказала, совершенно чужой, отношусь я к нему скорее с симпатией, и роли он в моей жизни уж точно никакой не сыграл - ни плохой, ни хорошей. Вот откуда оно вылезло?

Или на самом деле - сыграл?

Приснилось, что меня выгнали из дома - абстрактно, сновиденно и страшно, ибо фактически эта задача невыполнима по ряду чисто технических причин. Я выхожу на улицу, стою, думаю, что делать, и понимаю, что у меня нет работы - не сейчас нет работы, не в том смысле, что нет настолько, что придется шуршать и унижаться, - а вообще нет и не будет. В простом, первобытном, почти утерянном для вечного фрилансера смысле. Я пытаюсь вспомнить, не должны ли мне где-нибудь хоть каких-то денег, и понимаю, что это не важно - все равно не отдадут.

Я стою посреди улицы и не могу сдвинуться - ноги стали ватные, и к тому же я просто не знаю, куда идти - идти-то некуда, совсем. Никто не ждет и никто не примет, даже нехотя. Я чувствую, что на меня начинают смотреть люди, и думаю, незаметно начиная шептать вслух: "Хоть бы пошел дождь! Хоть бы пошел дождь!" - тогда я смогу сказать себе, что надо спрятаться, и заставлю себя сдвинуться с места.

Тут мне стало так себя жалко, так жалко, что я проснулась - чуть ли не с всхлипом и не в слезах, как нетрудно догадаться.

И обнаружила, что впервые за последние полгода, а то и больше, - нормально выспалась.

Мне сегодня приснилась старинная испанская (в стиле Лопе де Вега) пьеса с детективным уклоном под названием "Собака Аргевиллей".

Что я живу на семейной даче в Храпуново, а у соседей страшная пьянка
Что я живу на какой-то неизвестной даче и вызываю туда всех на озвучку, хотя там в принципе негде и не на чем что-то записывать
Что я случайно уронила телефон на каменный пол и он разбился в кусочки
Что я сдала в милицию маньяка, который приставал к женщинам в магазине готового платья
Что этот маньяк потом напал на меня в общественном туалете
Что я спаслась не помню как
Что я живу еще на какой-то неизвестной даче и отказываюсь выходить к людям, которые приезжают в гости, объясняя, что у меня retreat
Что когда они настаивают, я выхожу к ним с лопатой наперевес и разговариваю вежливо, но они все понимают и уезжают обратно
Что я пытаюсь тестить игру "Приключения бравого солдата Швейка", но не могу - баги не вводятся в базу, я понимаю, что их никогда не исправят, и начинаю тихо, горько плакать
Что я влюбилась до дрожи в коленях и сухости в горле, но человек мне так противен, что я просто рвусь на части, чтобы он об этом не догадался и не сумел этим подло воспользоваться
Что я живу еще на чьей-то даче, она двухэтажная, и когда я поднимаюсь по лесенке, меня кто-то окликает, а я так устала, что не могу повернуть голову, я продолжаю подниматься, и мне невыносимо жаль, что я никогда не узнаю, кто это был
Что я страшно не выспалась, а больше спать не могу, и начинаю со стоном подниматься с постели, скрипя всеми суставами

Угадайте, что сбылось

Приснилось, что ко мне в Балашиху приехал писатель Джон Ирвинг. Лет мне, наверное, 20, и я живу в Балашихе, и квартира такая, какая была тогда, и я такая, как была тогда (чем отличается писатель Джон Ирвинг от того, чем он был тогда или является сейчас, я сказать не могу, поскольку видела его один раз случайно по телевизору в передаче про Диккенса). Мы куда-то собираемся пойти, и я совершенно захлебываюсь от счастья, потому что ясно, что мы оба решили, что нам надо пожениться, и даже незачем ждать, пока кто-то из нас это скажет (тоже увлекательный момент: с трудом представляю, чтобы я в 20 лет захлебывалась от счастья от мысли про с кем-то пожениться. Хотя, может, писатель Джон Ирвинг и правда такой замечательный, кто знает).

Он ждет на лестнице, а я торопливо обуваюсь, поставив ногу на галошницу, и вдруг вижу свои ботинки - мои нынешние спортивные зеленые ботинки Brooks, в которых я хожу сейчас. "Господи, - думаю я, откуда у меня такие ботинки?! Откуда вообще могут взяться такие ботинки?!". Я их ловко зашнуровываю, но понять все равно не могу - откуда вообще берутся такие легкие, удобные и броские ботинки? Как не из этой жизни. И такие броские - кто в таких может ходить?
"А, - думаю я, - все правильно, у меня же новая жизнь, они из нее, в ней они и должны быть". Я замечаю маленькую железку на ботинке сбоку, на ней написано GRITEX. Но я прочесть не успеваю, и знаю, что все равно не пойму. Я снимаю ногу с галошницы, думаю, что надо не забыть потом - прочитать и разобраться.

Нашла у себя в журнале за 2004 год такой пост - не могу, какой кайф:

Настин сон
Настя спросила Гришу:
-- Гриша, ты в снах разбираешься? Можешь мне сон объяснить?
-- Ну ты расскажи. Какой?
-- Ну вот, мне приснились гнилой кленовый лист, маленькие змеи на лестничной клетке, маленький синий пластмассовый ёжик, полная корзина зеленых яблок, три бабушки в белых платках, Анька с рыжими волосами и шланг с водой. Как ты думаешь, что все это значит?

Самое смешное, что Анька действительно покрасила волосы в рыжий цвет - не прошло и двух лет...

Приснилось сегодня, что я пошла служить в СС. Вроде мы две такие сестры, рослые грудастые валькирии, только я мрачная и беспокойная и собираю светлые волосики в скучный хвост, а сестрица у меня - огонь-девка, веселая, любопытная, с романтичной каштановой гривой крупными волнами.

Сестрица пошла в СС посмотреть и вообще разобраться, что там к чему, и выяснила, что там весьма неплохо, во всяком случае, женщинам: работа безобидная, бумажная, а зарплата ого-го, плюс всякие социальные блага, еда и форма, что в военное время весьма и весьма концептуально. Ну, я тоже пошла.

Делать там пришлось что-то очень тягостное (что именно, так и не стало из этого сна понятно - и слава Богу, наверное), но отказаться я уже не могла - не лишать же семью таких доходов, и вообще как можно отказаться в такое время от хоть какой-то, но стабильности?

Война тем временем все накатывалась, и моя каштановая сестрица, как всегда самой первой смекнув что к чему, сняла форму и подалась на запад. Она рассчитывала, что у нее будет время слиться с местным населением, да и встретить союзников там по-любому лучше, чем Красную армию - здесь. Сестра очень звала меня с собой, но я не пошла. Боялась бросить семью, и вообще я впала в какой-то тупой, оглушенный фатализм и двигаться просто не могла. Сестра посмотрела на меня с сожалением, дала пару советов как прятаться, как заметать следы в бумагах и что говорить русским на допросах, буде такое случится, и ушла.

В конце сна я бесконечно долго лежала на кровати, тупо глядя в потрескавшийся серый потолок, и с отвращением, каждой клеточкой, ощущала свое нелепое большое тело с тяжелыми сиськами, широкое лицо, потемневшие, спутанные ржаные волосы, все яснее понимая, как легко будет тем, кто придет, это тело ненавидеть, и как просто - убить.