Спортивное

-- Гриша, - спросила я, - почему ты все время занимаешься, а такой жирный? ( 24 kb )

-- Во-первых, я на тренировки опять забил, а во-вторых.... Знаешь ли ты, что был такой великий мастер тай-цзы-цюань, который не мог встать в позу петушка? - и Гриша встал на одну ногу, поднял колено второй и уперся в него локтем.
-- Почему? - тупо спросила я.
-- Живот не пускал!
-- Он что, болел?
-- Нет. Просто если ты занимаешься постоянно, организм перестает воспринимать нагрузки и живет как ему нравится.
Я задумалась.
-- О! - воскликнула я наконец. - Так вот почему люди от секса не худеют! А я-то думаю - ну ведь так иногда на ушах стоишь, думать страшно. А фиг хоть полкило скинешь.
-- Наверно, - сказал Гриша. - Я об этом не задумывался.
-- Или это просто другого типа нагрузка... - начала я и вдруг вспомнила, как был у меня однажды перерыв в личной жизни аж на полгода, а потом я типа оттянулась, весьма незатейливо - и на следующий день ни рукой ни ногой, как после лыжной прогулки. И шею не повернуть.

Но об этом я рассказывать уже не стала. Стала думать, что надо этот феномен как-нибудь использовать в целях похудания, но ничего путного так на ум и не пришло. Только всякие глупости, на мой взгляд, чересчур цинические.

Тоже перепись

Отец моей матери, Виктор Андреевич Косников, погиб в самом начале 1942 года, под Смоленском. Он был техническим специалистом, приписан к аэродромной обслуге. Когда всех бросали под танки, затыкая дыры, его тоже бросили, забрав в пехоту. Бабушка осталась в Москве с моей матерью, которая родилась в октябре 41. Она была их первым ребенком, очень долгожданным. Дед видел ее один раз.

Сестру Виктора Андреевича, Софью, кто-то устроил по блату то ли в МУР, то ли на Лубянку - машинисткой. Служба там оказалась для нее невыносимой, но уйти она не могла - разумеется, никакая другая работа не позволила бы ей так обеспечивать семью. Она умерла от инфаркта в 40. Его брат, Павел, вернулся с войны и через несколько лет утонул, купаясь где-то под Москвой. Бабушка еще раз вышла замуж, лет через 15, за бравого офицера танковых войск. Он был единственным из звестных мне ветеранов, который любил рассказывать о войне. С мамой они не ладили.

Отец моего отца, Лейвик-Исаак Ярухимович (Лев Ефимович) Дубровский, получил на своем заводе бронь. Отказался, попал в артиллерию, дошел до Германии. Самое страшное его воспоминание о войне - захват Кенигсберга нашими. Разбомбленный американцами в лист город и зверства наших, когда вошли. Он не рассказывал о войне, так, какие-то фразы, то случайно, то за стаканом. Его жена с четырехлетним сыном (моим отцом) и крошечной дочерью, тоже родившейся в октябре 41, поехала в эвакуацию. Жила в Барнауле, вместе с приехавшими к ней из Гомеля родителями. Опухала от голода. Ближе к концу войны вернулась в Москву, жила у сестры деда, потерявшей мужа в самом начале войны, в ополчении.

Один из родственников Лейвика-Исаака, Зиновий Толкачев, был художником. Он освобождал Освенцим и нарисовал целый графический цикл, позже опубликованный. Я в детстве нашла книжечку с этими рисунками, хотя родители очень старательно ее от нас прятали. Это было таким шоком, что заявления, что "концлагерей не было", теперь задевают меня не больше, чем заявление, что "евреи не воевали". Вообще не задевают - это за гранью добра и зла. Как Освенцим.